|
|
Лотрек в Брюсселе, 1893
В Брюсселе в 1893 году Октав Маус распустил "Группу двадцати" и основал "Свободную эстетику" - общество еще более смелое и новаторское.
Первая выставка "Свободной эстетики" состоялась в начале 1894 года. Маус пригласил на вернисаж французских художников и писателей. В их числе был и Лотрек, пославший на выставку только плакаты и литографии.
В Брюсселе Лотрек показал друзьям в Королевском музее картины художников, которые ему особенно нравились: Ван Эйка, Кранаха, Франса Гальса, Мемлинга, Квентина Массейса. Как всегда, он вел себя диктатором и требовал, чтобы все смотрели только те произведения, которыми хотел полюбоваться он сам. Лишь к концу длительного осмотра, во время которого все подолгу стояли перед "Избиением младенцев" Брейгеля или "Адамом и Евой" какого-то художника XV века, Лотрек сделал одолжение своим терпеливым жертвам: "А теперь, господа, прежде чем уйти, вы, если хотите, можете мельком взглянуть на Йорданса".
По его убеждению, заслуживают внимания всего несколько картин, но зато они превосходны. Он мог битый час простоять, "упершись подбородком в барьер", любуясь "Портретом доктора Яна Шонера" Кранаха. "Это великолепно! - восклицал он. - Это прекрасно!"
Старый город, район собора Сент Гюдюль, романтические улочки тоже привлекали его, и он совершал там длительные прогулки в ландо, после чего отправлялся в один из первоклассных ресторанов - в "Жиго де Мутон" или "Этуаль" - и заказывал какое-нибудь из фирменных блюд. Иногда он заезжал навестить знакомого путешественника, который умирал в больнице от неизвестной болезни, - бедняга лежал весь желтый, поразительно желтый!
Да, жизнь очень жестока, но Лотрек возьмет от нее все что можно. "Жизнь прекрасна!" - твердил он. Но близких людей, таких, как Тапье, или Жуаян и Гози, или сердечный Таде Натансон, нелегко было обмануть, они знали или, скорее, чувствовали, что за непоседливостью Лотрека, за его озорными выходками и смехом таятся горечь и неудовлетворенность. Многих его удивительная жизнерадостность обманывала. Ведь он выглядел таким счастливым! Он всех заражал своей беспечностью, своим весельем. Он был чудесным компаньоном. Ему не только все прощали, терпели его чудачества, подчинялись его капризам, но жаждали его общества. Стоило хоть недолго побыть с ним, как уже не хотелось расставаться. Друзья жили его жизнью, смеялись его смехом, тянулись к тому же, к чему тянулся он.
Лотрек мог восторгаться какой-нибудь толстой бельгийкой, которая, сидя одна в брюссельском ресторане за столиком, уставленным рюмками, уписывала пекшу или бекасов в шампанском; он яростно отстаивал у таможенников право перевезти через границу ящик можжевеловой водки или бельгийского пива, он способен был в Париже, выбравшись из толпы, заявить: "В симфонии запахов человеческого тела кисловатый запах пупка занимает то же место, что треугольник в оркестре. Уж я-то в этом разбираюсь!" Если он замечал, что на него глазеют, он сразу настораживался, "словно сова, выпустившая когти при виде опасности". Однажды он в бешенстве избил своей палкой журналиста, который шутки ради схватил его за локти и приподнял.
Лотрек с упоением рассказывал: "Знаете, что я обнаружил на улице Лепик? Можно обалдеть! На стенке писсуара какой-то бедняга написал: "Жена оскорбляет меня, цорапает (через "о"), изминяет мне (через "и"), - а дальше уже гладко, без ошибок: - и чем больше она меня мучает, тем больше я люблю ее". Здорово, а? Разве это не замечательно?" Да, видя этого бодрого, непосредственного, немного чудаковатого, остроумного, наблюдательного и неугомонного человека, трудно было поверить, что вся его кипучая деятельность вызвана не только жизнерадостностью.
Никому и в голову не приходило, что Лотрек своим неистовством бросал вызов судьбе, что вся его жизнь - это исступленный танец смерти, а его исполнители - звезды кафешантанов, актеры, клоуны, проститутки - те мужчины и женщины, в чьи лица он впивался испытующим взглядом, резко и беспощадно срывая с них маски, все, кого он как бы увлекал за собой в буйную пляску, - на самом деле были лишь статистами.
Пeppюшo A.
