|
|
Рыжая Роза
"Ты, лапушка моя, пристраивай свои жиры здесь, рядом с дамой. А ты, сарделька, втискивайся между этими двумя дураками, которые гогочут, сами не зная чего".
Брюан наживал состояние. Худо-бедно, кабаре приносило ему в год в среднем пятьдесят тысяч золотых франков. Уступая просьбам "света", он учредил день для изысканной публики - это была пятница, когда "постреленок" стоил уже не восемь су, а пять франков. В этот день Брюан превосходил в ругани самого себя. За каждым столиком он заказывал себе по "почетному постреленку" и к концу вечера выпивал за чужой счет на двести-триста франков пива, восклицая при этом: "Черт побери, какая дрянь!" К счастью, "постреленок" вмещал мало пива.
Брюан оставался верен себе. На самой вершине холма, на углу улиц Корто и Соль, он снял саманную лачугу, затерявшуюся на огромной пустоши, заросшей травой и редким кустарником. Там было несколько деревьев и виноградных лоз. В этой хижине, в тиши, вдали от тех, над кем он насмехался, он отдыхал от своей работы и был счастлив. В сабо, в старой кепке, он нежился на солнце среди своих кур и псов. Все собаки Монмартра знали, что у Брюана они всегда найдут миску супа.
В два часа ночи, подсчитав выручку и заперев на все замки дверь кабаре, Брюан поднимался в свое "поместье" по уличкам Монмартра, никого не остерегаясь. Шпана его не трогала. Все сутенеры наизусть знали его песенки, относились к нему с уважением, да и просто не осмелились бы напасть на него. Не зря же их возлюбленные называли Брюана "генералом шпаны". Все эти девицы в душе вздыхали по Брюану. Одна из них вытатуировала его имя у себя на заднице.
Ах, девочки, и я цвела,
И девственна я была,
И девственницей, сев на мель,
Я переехала в Гренель...
Когда на Монмартре устраивали облавы, все уличные девки, за которыми гнались блюстители нравственности, спасались в кабаре Брюана. Он бесцеремонно усаживал их за столики своих посетителей, в общество светских дам. В эти минуты он даже переставал браниться, и когда обращался к проституткам, в его голосе слышались нежные нотки.
"Гренель", "Батиньоль", "Бастилия" - так назывались три из многочисленных песенок Брюана. Так же он называл картины Лотрека, которые пополнили собрание "Мирлитона". Это были портреты проституток и в своем роде хорошие иллюстрации к песенкам Брюана.
Лотрек без устали писал.
И пил тоже без устали. Хорохорясь как петушок, он щеголял своей беспутной жизнью, с циничной беспечностью отмахиваясь от нравоучений Буржа, Альбера и всех, кого огорчало его поведение.
Он смеялся: "Надо уметь мириться с собой".
Он писал уличных женщин Монмартра, "девочек", как их называли. Теперь от его картин, на которых он изображал девиц легкого поведения, отупевших и несчастных, веяло грустью. Но сам он смеялся, смеялся так, будто никакой грусти не было. Иногда, правда, у него вырывались слова: "Тому, кто говорит, что ему наплевать, на самом деле совсем не наплевать... потому что тот, кому действительно наплевать, об этом просто не говорит". Трудно было сказать, о ком и о чем он думал в этот момент.
С некоторых пор внимание Лотрека привлекала одна постоянная посетительница "Элиз-Монмартр", с рыжими волосами, которые прямыми прядями падали на ее узкое худое лицо.
Взялась откуда эта Роза,
Лохмата и рыжеволоса?
Эта девица с печальным и животным выражением лица вскоре стала одной из любимых моделей Лотрека. Он сделал с нее несколько этюдов. В картине "В Монруже", которую Брюан повесит у себя в кабаре, Лотрек написал ее стоящей у окна в темной комнате, вполоборота к свету, со спадающей на глаз прядью волос. Ее взлохмаченные волосы и профиль выделяются на светлом фоне. Чарующий трагический образ!
Кто-то из дружеских побуждений предупредил Лотрека, что ему не следует заводить слишком близкое знакомство с Рыжей Розой: "Будь осторожен, дорогой, она может сделать тебе такой подарочек, от которого не отделаешься никогда".
Но Лотрек пренебрег этим советом. Рыжая Роза заразила его.
Пeppюшo A.
