Илья Клейнер. Для чего я живу

Потеря первой семьи в Сибири, уход Ларисы к другому человеку, смерть матери, полуголодное существование, ночёвки на вокзалах, мытарство по чужим углам, пока я не обрёл собственное жильё, невозможность работать по избранной профессии преподавателя философии и эстетики – всё это приводило меня в полное отчаяние, доходившее порой до критической черты мрачного осознания: для чего я живу, кому нужна моя жизнь и стоит ли вообще жить?

Пуржит в глазницах снеговерть,
пуржит над белою пустыней,
Я как арктический медведь
застыл на одинокой льдине.

Зачем я в этот мир пришёл,
и почему уйду куда-то,
Что сделал я и что нашёл,
и что есть плата и расплата?

И отчего мне не дано
постичь всю полноту творенья
полнометражного кино
в секундном кадре озаренья

И что с того, что я здесь жил,
творил, любил, страдал и плакал
Но не ловчил и не сучил
и славы призрачной не алкал.

Не оттого ль в конце пути
я по ночам всё вижу чаще
холодный мир ночных светил
над чёрной и бескрайней пашней

Себя, трёхлетним пацаном,
и старца в белом одеянье
в мерцающем и золотом,
небесно-призрачном сиянье.

С тех пор прошло немало лет,
и чем быстрей летит мой поезд
на красный светофора цвет,
как неоконченная повесть
в черновике седых утрат
неумирающего сердца,
чем чаще вижу строгий взгляд
я странника того, из детства.

Горит в алмазах небосвод,
дрожит в слезах моих дорога.
Бог от людей не отойдёт,
мы можем отойти от Бога.

Тащу свою замшелую сумму,
грызу свой прошлогодний пряник.
Я знаю, что сказать Ему,
когда последний час мой грянет.

Именно в это время, скитаясь по полям и перелескам Подмосковья, я принял крещение в церкви Бориса и Глеба, что в Переделкино. Если кисть художника в мои руки вложила безотрадная судьба малолетних сирот в далёкой таёжной глухомани, то приход к Богу был определён личными страданиями. Моя вера в Христа была органичным, естественным движением измученной души к Тому, кто однажды принял мученическую смерть на кресте в Иерусалиме и за таких, как я. Мой Бог был не абстрактным существом, а живым, кровоточащим человекобогом, родным и близким.

Какой гриппозный и промозглый ветер
сегодня царствует в моём краю.
Стою на стыке двух тысячелетий
и корку хлеба чёрствую жую.

Там, за спиной – руины дней вчерашних,
Там, впереди – неведомая даль.
Там, за спиной – я живший и дышавший.
Там, впереди – не живший никогда.

Стою над бездной памяти усталой,
как всеми позабытый часовой,
В себя вобрав две жизни, два начала,
соединенных Богом и Судьбой.

В это время я начинаю буквально перелопачивать горы отечественной и зарубежной литературы на христианскую тему. Особенно мне близок становится Ренан, а выступления отца Александра Меня, на которых мне случалось бывать, потрясают меня своими откровениями, высотой, простотой и мудростью слова. И вот что удивительно, именно в это время, когда голод и нищета казалось бы лишали меня последних сил, я начинаю с какой-то неудержимой силой и энергией создавать свои живописные полотна, мозаичные работы, посвященные жизни и образу Христа.

Только Христос из всех святых великомученников, которые побывали на земле, больше всего будоражит моё воображение, сотрясает мою хилую сущность, ставя передо мной сложнейшие вопросы о смысле, значении и предназначении человеческой жизни. На многие вопросы у меня и по сей день нет ответа. А может быть природа самих ответов лежит не в плоскости нашего рацио, а уходит в противоречивое пространство нашей ежедневной жизни?

Возможно, что и так. Да, да, скорее именно так. Ибо "по делам вашим судимы будете".

"Быть или не быть"– вот в чём вопрос.
Конечно, быть. Ответ здесь однозначен.
Так Бог сказал. Но вышла незадача
в свободе выбора. Пример тому – Христос.

Он выбрал смерть. Он пригвоздил себя
к бессмертной вере в собственное чудо.
Все остальные – Понтий и Иуда –
второстепенные актёры бытия
вокруг креста, где небо и земля
служили фоном мрачного злодейства,
трагическим декором фарисейства
ещё в крови невысохшего дня.

"Сойди с креста и чудо сотвори!"–
хрипел первосвященник, задыхаясь,
И мрачный люд, себя обозначая,
в беспамятстве стонал: - Распни его, распни!

Нет тяжести под солнцем тяжелей
свободы выбора. Была бы воля
в созвучии души, небес и поля
и таинства ещё не наступивших дней.

"Никто не может жизнь мою отнять,
но сам я отдаю её"! О, Боже!
Ты так сказал. И всё же отчего же
крамольную я мысль не в силах отогнать,
терзающую панцирь черепной
во дни не только страждущей седмицы.
Ужели ты, Христос, – самоубийца,
испивший до конца свой кубок роковой.

Неужто призрак завтрашнего дня
был для Отца реальней жизни Сына
Не может жар грядущего камина
из пепла исходить вчерашнего огня.

И что тогда есть правда на земле
в сравненье с индульгенцией на вечность,
И что тогда есть Бог и человечность,
и красота добра, лежащая во зле

А знать свой день кончины, час и год,
что может быть страшней того удела?
Пусть дух бессмертен, ну а тело, тело,
или оно не шло в Божественный расчёт?

Иль вот ещё. Вообрази на миг,
что не было предательства Иуды,
И что тогда, что, не было бы чуда,
и в хронике времён остался только миф

Мол, жил среди людей пророк один
по имени Иисус из Назарета,
Который призывал к каким-то там заветам,
и что он на земле Божественный есть Сын.

Что мог вершить Он даже чудеса,
из мёртвых воскрешать, лечить убогих,
Сподвижников имел при жизни многих
и старцем праведным вознёсся в небеса.

А смог бы я тогда Христа спасти,
копьё поднять апостола Андрея,
Не дать уснуть Симону и Матфею,
взорвать Синедрион, Голгофу разнести

Наверно, смог. Нет, всё-таки, не смог,
не потому, что слаб душой и телом!
Он не позволил бы. И в этом дело.
Здесь именно таков был нужен эпилог.

И никакой другой. Лишь только крест
стоял в конце пути Его земного.
Я повторяю – ничего иного.
Иначе невозможным стал бы благовест.

Прости меня, о Господи, прости
за тёмный ненарок моих речений.
Дойти бы мне до сути откровений.
Горит моя свеча на всхолмиях Руси.

Как бы мне не бывает трудно временами, какие бы тяжкие мысли не овладевают порой, я всегда знаю, чувствую, что надо мной стоит лик Всевышнего, который всё видит и всё понимает. Главное – не совершить грех, не осквернить Завет, чтобы даже в мелочах житейских не посрамить Его Образ. Не всегда это у меня выходит, не всегда. Но я стремлюсь к этому.

Когда беда сожмёт, и в крик
Готов сорваться весь -
Не урони с лица свой Лик,
Неси свой тяжкий крест.

Когда не брат, а враг на миг
К устам твоим прильнёт -
Не урони с лица свой Лик -
Единственный оплот.

Когда с ножом к тебе бандит,
А ты на полпути -
Не урони с лица свой Лик -
Твой счёт не с ним вести.

Есть только высший суд Творца.
И если час пробьёт –
Не урони свой Лик с лица.
А Бог, Он всё поймёт.

Илья Клейнер. 2011-2014

Библиотека » Илья Клейнер. Улыбка заката. Автобиографическая повесть