|
|
И.А. Клейнер. Стыдно не быть гениальным
1941 год. Эвакуация. Сибирь. Где-то там, далеко-далеко идёт война. А здесь мы с маленьким братишкой, голодные и холодные, укрытые старым одеялом, лежим на шатком топчане в деревенской избушке бабки Туевой, которая приютила нас, беженцев. Тускло светит керосиновая лампа, и откуда-то сверху, из полутьмы доносится мамин голос:
У Лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том,
И днём, и ночью кот ученый
Всё ходит по цепи кругом.
Сон смежает наши глаза, мы тесней прижимаемся друг к другу, а голос мамы всё тише и тише продолжает волховать:
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей.
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей.
Вот так в годину военной лихоманки и нечеловеческих мучений Пушкин входил в наше детское сознание, чтобы с годами произрасти в нас и стать духовным стержнем каждого из нас. Если бы не пушкинские строчки, услышанные моим братом в те далёкие, страшные годы, навряд ли он стал бы народным артистом России, мастером художественного слова. Пушкин стал его хлебом насущным в прямом и переносном смысле слова.
Пушкин для меня – наивысший эталон поэтической гармонии и красоты, духовный столб нравственности и идеала, мятежный пламень вдохновенья, дарованный небесами. Пушкин для меня есть таинственный свет, струящийся откуда-то из волшебной дали, и одновременно он есть термоядерный реактор наивысшей космической энергетики духа, цепная реакция которого с годами и десятилетиями не уменьшается, а напротив, всё более и более возрастает, одаривая своим бессмертным свечением всё новые и новые поколения людей. Более того, мне не кажется, но я в этом твёрдо уверен, что и после своей смерти пушкинский гений продолжает творить там, на небесах. Почему? Да просто потому, что Бог как Творец всего сущего просто не допускает, чтобы его гениальный сын уложил свой неисчерпаемый дух в чисто земные сроки существования. Когда-то я написал:
Пушкин смог прожить без меня.
Я без Пушкина – нет!
Но вот что интересно. Недавно, пересматривая свои поэтические сборники, вышедшие в России, я, натолкнувшись на эти строчки, вдруг задумался. С одной стороны, Пушкин родился в 1799 году, а я почти в середине ХХ века. Пушкин не мог знать меня. Здесь всё объяснимо. Но это на первый взгляд. В действительности, кроме Малого времени, в котором жил и творил Пушкин, есть и Большое время, которое придёт после него. Знал ли об этом поэт? Безусловно, знал. И не только знал, но и свято верил в это не наступившее ещё Большое время. Помните его строчки:
Нет, весь я не умру. Душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тленья убежит.
При создании того или иного произведения уже в самом акте творчества незримо, подспудно, на интуитивном уровне в его сознании присутствует некий абстрактный читатель, который прочтёт его творение. (Понятно, что у поэта был и его конкретный, прижизненный адресат). Речь идет о невидимом, абстрактном читателе из Большого времени. Выходит, что Пушкин без меня не мог творить; всё равно я как духовная мельчайшая крупица незримо присутствовал в акте его поэтического томления, в духовном образе его грядущего понимателя и ценителя. Следовательно, если довести эту мысль до логического завершения, то и выходит:
Пушкин не мог прожить без меня.
Так же, как я без него.
Вот вам спираль Большого и Малого времени, вот вам бессмертный "лист Мёбиуса" на циферблате времени, в котором внутреннее при своём историческом развороте становится внешним, а внешнее – внутренним.
Если каждый человек земли создан "по Образу и Подобию Божьему", то он должен соответствовать в своей жизни, в своих деяниях этой Библейской заповеди. Вот почему в своём творчестве я стремлюсь держать ориентир на Пушкина:
Стыдно не быть гениальным.
Каждый им должен быть!
Ну если не гением, то талантом – точно. О способных речь не идёт. Ибо способность – это только возможность, потенция. Не более того.
И. Клейнер. 2010
