|
|
И.А. Клейнер. Разбитое стекло
В моей жизни был довольно долгий период, когда я работал художником в Пушкинском литературном музее в Москве. Я досконально изучил всю отечественную литературу, относящуюся к жизни и творчеству гениального поэта, и был тогда буквально переполнен образом Пушкина, его временем и окружением.
Однажды он и его прекрасная Натали явились мне во сне. Утром я схватил цветные мелки (пастель) и на наждачной бумаге, стирая пальцы в кровь, стал создавать увиденные образы. Если фигура Пушкина, сотканная из сиренево-голубых тонов и полутонов, как бы спускалась на землю из космических высот, то Натали была исполнена в полном объёме живописной палитры. Пушкин – небеса, символ Божественного идеала; она – живая, трепещущая душа вещного, зримого мира. Если курчавый гений улыбался, то в её глазах застыли неизбывная грусть и печаль. Руки поэта с длинными пальцами возлежали на обнажённых плечах спутницы его жизни. Земля и небо, миг и бессмертие, самоотречение и Прометеев дух, культура и природная стихия – вот те начала, которые составляли эстетическую праматерию моего замысла.
Работу необходимо было закрыть стеклом. (Пастель – это не масло, она легко подвержена внешним воздействиям). Бегу в багетную мастерскую. Мне тут же поставили её под стекло в дорогую резную раму. Только вышел во двор, слышу треск, стекло вдребезги. Я назад в мастерскую. Багетчик повторил свою работу, но при этом заметил: "Илья, видать, Пушкину не так уютно за стеклом. Дышать ему надо". И точно, как в воду глядел. Через два дня, ночью, висящая над моей головой картина срывается с гвоздя, стекло вдребезги. Но удивительное дело: стекло – на мелкие осколки, а на самом изображении – ни единой царапины. Мистика!
Делать нечего, бегу вновь в багетную. Снова всё повторяется, как и в первый раз. А тут звонок из Тимирязевской академии: "Илья, ты не забыл, что мы готовим твою персональную выставку, привози свои лучшие работы".
Понятно, что центральное место в экспозиции занял двойной портрет Пушкина и Натали. Народу на открытие пришло множество. Здесь были не только мои друзья-художники и родные, но и артисты театра "Современник", студенты, преподаватели, и все они подолгу задерживались перед этой картиной.
Вдруг через несколько дней звонок моего друга Николая Эпштейна: "Илья, ты знаешь, что произошло? Сегодня ночью..."
Я тут же, не дослушав его, кричу: "Знаю. Сейчас приеду!". Приезжаю и вижу: на стене висит портрет, а по всему стеклу идут мелкие риски (трещины). Я тут же осторожно снял стекло. Значит, Пушкину и Натали действительно необходим воздух, им просто надо дышать. Дышать и после смерти воздухом России.
И висит моя работа в Академии без стекла до сих пор. А я вновь и вновь вспоминаю слова Николая Гоголя: "Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через 200 лет".
С момента рождения всемирного гения прошло 211 лет, а он, относя его же строчки к нему самому, "как гений чистой красоты", продолжает пленять и волновать сердца людей. И я счастлив, что всем составом своей души прикоснулся кончиками пальцев к этому бессмертному чуду.
Кстати, в том же Пушкинском музее был ещё один случай буквально из области мистики. В зале № 2 этого музея находилась картина А.Серова "Пушкин на утренней прогулке". На ней изображён поэт в цилиндре и плаще на скачущем коне. Но странное дело: каждое утро, совершая очередной обход, смотрители зала обнаруживали, что нижний левый край картины опущен на несколько сантиметров ниже, чем правая её сторона. Сначала думали, что кто-то из своих шутит – не может же картина сама по себе изменять своё положение! Устроили слежку, которая не дала никаких результатов: к картине никто не приближался, однако её левый край продолжал оставаться ниже правого. Заменили шнур, вбили новый гвоздь, но всё оказалось тщетным. Тогда директор музея Александр Крейн сказал: "Не трогайте больше Пушкина. Земля под тяжестью коня и седока прогнулась сама!".
Так и висит по сей день эта картина наперекосяк. Воистину "неисповедимы дела Твои, Господи!".
А любовь к Пушкину у меня с самого раннего детства. Находясь в эвакуации в годы войны в Сибири, мама читала нам, детям, стихи поэта. Голодные, холодные, мы с братом засыпали под волшебные строчки: "Мороз и солнце, день чудесный". Пушкин в прямом смысле заменял нам хлеб насущный.
Пройдёт много лет, и мой большой друг поэт Юрий Левитанский напишет обо мне: "Не случаен его устойчивый, глубинный, какой-то корневой интерес к Пушкину. Было бы просто странным и удивительным, если бы Пушкин не вошёл, не ворвался в его полотна. Пушкин – в самой сердцевине его таланта, его составная часть, его заглавный звук, его душа, голос".
И это именно так. Надо отрабатывать слова друга по-полной!
И. Клейнер. 2010
